Мужская логика. О любви, делах семейных и не очень - Джастина Биберова

– Миша, Миш, подожди.

Она отталкивает мои руки и пытается дотянуться до полотенца. Я сбрасываю с себя оставшуюся одежду и делаю вид, что ныряю с разбега в ванну.

– Мишка, ты что, – Ида хохочет.

Я «ныряю» к ней. Вода в джакузи забурлила ключом, я включил массажные фонтанчики, глажу ее ноги и всячески ее достаю. Ида улыбается и качает головой. Я лью разную пену для ванн и развожу мыльные пузыри. Я моюсь сегодня уже третий раз.

Мы выкручиваем одежду и полотенца, и я несу Иду в постель. У меня после качалки ноют плечи, но я выдержу, я себя знаю. Сейчас войду в крутой вираж и. Я целую ей руки и плечи, ласкаю ее так нежно и долго, что она начинает дышать с тихим стоном, закрывает глаза и становится горячей, как огонь в раскаленной пустыне.

Глава 3

Воскресенье. С утра мы пьем чай и едем за детьми к маме. Мама счастлива, что мы приехали вместе, она радуется и шутит. Они даже переглядываются с Идой, странно. Я все вижу, они что-то замышляют.

– А мы делали уроки с бабой, – хвастается Сара и несет мне тетрадки. – Вот!

Я ложусь на пол, на мягкий белый палас, и дети наваливаются, наседают на меня.

– Во-о-от, палочки, – Сара тычет пальчиком в кривулины.

– У тебя палочки кривые, они танцуют у тебя, а? – смеюсь я. – Смотри, ну смотри.

– Да-а-а! – Сара откидывает волосы со лба и тоже хохочет вместе со мной. Патрик играет, гудит и водит по мне машину.

– Миша, пора научить Павлика выговаривать свое имя, ну что вы его превратили в Патрика.

– Мама, ну он сам назвался и ревел, если мы убеждали его что он Павлик. А кто его учил упорно букве «Р», не ты?

– Ну я, – мама пожимает плечами.

– Ну вот, попалась с поличным, да научится, мам, всему свое время.

Раздается звонок в дверь, и я слышу голос Дины.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – здоровается она с мамой и с Идой. – Ой, у вас гости, я зайду в другой раз.

– Да что ты, Дина, говори, что хотела, – настаивает мама.

– Вы знаете, извините, мне нужна мужская сила, буквально на пять минут!

Мама появляется в зале,

– Миша, помоги Дине, ей там что-то надо, ну, иди быстро, да поезжайте домой.

– Ну-ну, – я встаю со вздохом с паласа и выхожу вслед за Диной. Я поднимаюсь за ней по лестнице, Дина больше, чем нужно, виляет задом и поправляет волосы. Мне смешно, но я сдерживаю улыбку.

Она молча несет мне молоток и гвозди, вешалка лежит на полу в прихожей, тут выдраны куски цементной кладки.

– Ну как ты так, Дина, у тебя кто-то хотел повеситься на этой вешалке? – смотрю на нее вопросительно. – Тут одним гвоздем не отделаешься, здесь надо капитально заделывать.

– А я не спешу. Можешь приехать сегодня и сделать? Ну некому мне помочь, Миша-а-а-а, – говорит Дина плаксивым голосом.

– Позвони в контору, закажи мастера, – медленно говорю я.

Дина стоит, опершись о косяк двери, и смотрит на меня преданными глазами.

– Ну почему я? – довожу я девушку, глядя в упор в ее глаза, из которых вот-вот брызнут слезы. – Почему я?

Повторяю вопрос и подхожу к ней вплотную. Она поднимает глаза и на ресницах у нее дрожат слезы. Она не лезет ко мне, и мне это нравится, но мне не нравится, когда женщины плачут.

– Ну хорошо, я приеду сегодня, если ты так хочешь, и сделаю тебе эту чертову вешалку раз и навсегда.

Она радостно кивает головой, а по ее щекам часто-часто бегут слезы. «И откуда у них только берутся слезы», – думаю я, спускаясь по лестнице.

– Быстро ты! – восклицает мама. Наши все в сборе, и мы едем домой.

Дети спят. А я одеваюсь и еду к Дине, темнеет рано, паркуюсь на другой парковке, которую мама не видит из окна, и поднимаюсь по лестнице.

Она ждет и открывает дверь, едва заслышав мои шаги.

Я принес инструменты и всякую мелочь.

– Переоденься, вот – она протягивает мне трико и майку, испачкаешься.

– Пожалуй, ты права.

Впервые прохожу дальше прихожей. Уютно. Раздеваюсь до плавок и пытаюсь напялить трико, которое мне не лезет.

– Ой, подожди, я сейчас поищу что-нибудь другое, побольше.

Усаживаюсь на диван и представляю ситуацию со стороны: сижу в чужой квартире в одних плавках, причем разделся не для секса. Раздается звонок в дверь. Встаю и иду открывать.

– Дина! – у мамы округляются глаза и лезут почти на лоб, а на меня нападает смех. – Мишка, ты что тут делаешь?

Я ловлю маму за плечи.

– Кто отправил меня помочь соседке с ремонтом, не вы с Идой?

– А, а почему ты в таком виде? – заикается мама.

– А что мне делать ремонт в чистых брюках и рубашке?

Тут появляется из спальни Дина с ворохом каких-то спортивных штанов.

– Вот! – она бросает их на диван и сдувает волосы с глаз, – Вот, не подходят ему.

Она смотрит и говорит извиняющимся тоном.

– Так что же ты, Миша! У меня есть и спортивки твои, и майка, я сейчас

И мама идет к двери, но притормаживает на выходе.

– Да, я что пришла, Дина, включай скорее телевизор! Там по нашему коллективному заявлению коммунальщики отвечают! Я сейчас, – и мама исчезает в проеме двери.

Мы сидим и смотрим телевизор, обернулась мама быстро с моими спортивными брюками и майкой. Я одеваюсь, а они с Диной обсуждают выступление руководителя их коммунальной службы: и не смотрит он на людей, и запинается, и уходит от ответа.

Ну ладно, я беру инструменты и приступаю к ремонту. Дрель, чопики, вкручиваю шурупы, затираю, замазываю – вешалка на месте.

– Все, готово.

Дина хватается за метелку и прибирает в прихожей, я снимаю трико и майку и отдаю маме в стирку.

– Миша, а ты давай, быстро домой! – мама хлопает входной дверью.

А я иду в ванну, стряхивать пыль. Дина стоит за моей спиной и держит полотенце, она предлагает мне принять душ, я смотрю в зеркало и, смахнув осевшую пыль с головы, лезу под горячий поток воды и задергиваю шторку.

Растираюсь полотенцем и, намотав его на пояс, иду искать свою одежду.

– Я здесь! – Дина кричит из спальни. – Посмотри, как я кровать оформила балдахином, оцени!

– Нормально – соглашаюсь я.

– Ну иди, полежи, смотри как все изнутри выглядит.

«Можно дома так же сделать», – думаю я, укладываясь на кровать. Дина задергивает кружевную ткань и становится уютно и сумеречно, только поблескивает мерцающий свет светильника.

– Ну как? -заглядывает она ко мне.

– Угу.

Я устал, мои плечи слегка ломит. В тот же миг я почувствовал сухие и теплые ладони Дины на моем теле, она гладит и растирает мне грудь, словно угадала, я повернулся на живот. Дина массирует мне плечи, шею, я зажмурился, как кот, которого чешут за ухом, горячая волна пробежала по телу и мышцам.

– Твои плавки стираются в машинке на кухне, – говорит между делом Дина.

– Что-о-о? – поворачиваюсь я к ней вполоборота.

– Да это быстро, я их сейчас закину в сушку.

И она уходит проверить машинку-автомат, а я лежу тут в одном полотенце, закинув руки за голову и начинаю уже засыпать.

– Ну все, они уже сушатся.

Дина прилегла рядом, и ее грудь «случайно» оголилась и высвободилась из-под халата. Грудь у нее крепкая, не большая и не маленькая, с легким загаром. «Должна помещаться в мужской ладони», – отмечаю я про себя.

– Ну где там моя одежда? – я растираю лицо руками. – А то я сейчас усну!

Поднимаюсь и достаю плавки из сушки – они высохли. Я одеваюсь, она ходит около.

– Миша, останься, пожалуйста, я тебя очень прошу!

– Извини, не могу. Мне надо идти.

Дина загораживает входную дверь.

– Все ясно, не могу – это значит не хочу. Спасибо тебе большое за вешалку, Миша, ты ее крепко сделал, она не оторвется, и, значит, ты больше не придешь, – делает Дина логическое заключение.

– А что поделаешь, – развожу я руками. Спасибо за массаж, – улыбаюсь я, наклонившись к лицу Дины, и легонько отстраняю ее за плечи от двери.

– Миша, не спеши, еще только пять минут подожди, уже поздно, и жена тебя так и так будет допрашивать, где ты был, так что…

– Не будет.

– Она у тебя не ревнивая?

– Нет.

– А она…

– Дина, я ни с кем не говорю о жене, никогда, извини.

Я решительно и осторожно отодвигаю грустную Дину, открываю дверь и быстро спускаюсь вниз по лестнице. И вообще, где все мужики в нашем городе, когда тут столько одиноких женщин!

Ранее утро, серо, пасмурно, я приехал в автосервис.

Герман вваливается в контору и стаскивает с себя куртку.

– Привет! Ах, сегодня мне такой сон приснился и, как назло, уже под утро. Такой расклад крутой: она, я, и все на мази, и только я с ней уединился – ни раньше ни позже будильник затрещал. Во сне такая же история, как и в жизни, ну что такое, а?

– Карма, Герман, это карма, как пить дать! – говорит Степаныч и разводит руками.

– Да брось ты, какая карма? Вон, Михаил, небось, свое не упустит – Герман смотрит в мою сторону.

– Упускаю, Герман. Бывает, – говорю я с самым серьезным видом.